Голос ее был высокий, хрипловатый.
— Ты собиралась ночевать у совсем незнакомых людей?
— А что со мной может случиться? Я же не дурочка какая-нибудь… Ой, музычку хочу!
Она свернула к музыкальному киоску у метро и затанцевала перед витриной. Лехельт, глядя на нее, чувствуя себя глубоким старцем. В свои двадцать с небольшим он уже не мог себе позволить так оттягиваться. Положение старшего разведчика обязывало.
Молодость — это недостаток, который быстро проходит…
— Кстати, — как ни в чем не бывало, делово сказала Вика. — У ребят осталась моя сумка с вещами. Я забыла ее забрать. Из головы выскочило. Так что мне все равно придется съездить к ним в гости!.. Что вы так смотрите? Не верите?! Я правда забыла!
И Андрей понял, что трудные времена уже наступили…
Делай хорошо! Плохо — само получится!
(Из дневника капитана Нестеровича)
Машины сменного наряда стояли у здания объединенного архива комитета по здравоохранению на 14-й линии Васильевского острова. «Наружка» скучала, опера работали. Сначала «мегаэстет» Валентин, сегодня маленький, серенький, неприметный, как мышка, пропадал в пыльных архивных недрах несколько часов кряду. Потом Миробоев, набросив на плечи мятую куртку с погонами капитана милиции, надвинув шапку с кокардой, обвешавшись планшеткой и рацией, пошел внутрь.
— Что они делают? — любопытствовал Лехельт, разминая ноги в тесном салоне. — Хоть бы рассказали что-нибудь…
— Зачем? — по связи отвечал ему из второй машины Тыбинь. — Пусть потеют, чешут «репку». Дадут задание — мы протянем… В «наружке» тем хорошо, что думать не надо.
Вскоре Валентин попросил Лехельта подойти к его машине.
— Вот этого человека, пожалуйста, — ласково попросил он. — Он сейчас выйдет. Саша должен его спугнуть. Только деликатно, пожалуйста.
— Сделаем… — успокоительно двинул рукой Андрей. — Не первый раз. А где вы фотки так быстро взяли?
Вместо ответа опер показал рукой напротив, на вывеску «Цифровая фотография».
— Напечатал. Красиво здесь у вас. Дух города чувствуется. Море.
— Василий — непотопляемый крейсер Питера, — отработанно подтвердил Лехельт, подумав, что восхищаться красотами города становится мещанской привычкой.
— Обязательно приеду на трехсотлетие, — сказал Валентин. — Люблю, когда все красиво и разумно.
Ногти московского опера и впрямь украшал маникюр. Отчего-то Лехельту вспомнились десять сережек в языке своей непутевой родственницы…
Отдав менее удачный снимок сонному Тыбиню, Андрей вернулся в свою машину, по ССН (средство связи носимое) вызвал Морзика.
— Вовка, есть работа! Кончай прохлаждаться!
— Андрюха, десять минут! — попросил недовольно Черемисов. — Сейчас принесут салат из тунца. Я Людке про него давно рассказывал.
Морзик с Людой уже час сидели в подвальном кафе рядом с архивом. Работать большими нарядами хорошо — есть возможность расслабиться.
Не всегда такое расслабление кончается удачно. Не успел Лехельт составить словесный портрет объекта наблюдения по типовой, но действенной схеме «глаза— нос-губы-уши-подбородок», как обладатель всех этих признаков появился в тяжелых старых дверях архива, оснащенных тугой пружиной.
— Идет! — в один голос сказали друг другу Старый и Дональд.
— Морзик, восьмерка (сигнал тревоги по кодовой переговорной таблице)! Объект появился!
Слышно было, как Вовка чертыхается и торопит официанта.
Среди многих приемов оперативной работы, выверенных десятилетиями и вошедших в учебники, есть группа методов, основанная на провокации действия. Пассивное наблюдение может длиться годами — и ничего не принести, но стоит встревожить, насторожить человека — и он начнет проявлять активность, побежит проверять тайник, встречаться с нужными людьми, просто позвонит… Может, конечно, и убить кого-нибудь. Провокация сродни запуску неизвестного устройства, в инструкции по эксплуатации которого уцелела лишь пара несвязных строк, или приему таблетки непонятного назначения, завалявшейся в кармане. Может, виагра, а может, пурген…
Красивый, уверенный в завтрашнем дне мужчина неторопливо щурился на солнце и снег четырнадцатой линии, потом достал из барсетки и одел на крупный нос темные очки. Лицо его приобрело вид загадочный и забугорный. Дональд и Старый, каждый со своей стороны, защелкали фотоаппаратами.
Если операм и удалось его обеспокоить, то совсем незначительно. Вряд ли можно было ожидать от него активных действий.
Уважительно уступив дорогу пожилой, бедно одетой женщине, он прошел пяток шагов к тяжелой серой «вольво», подмигнувшей ему навстречу. Сел, опустил стекло, закурил, выставив в окно темный рукав с белоснежной манжетой рубахи.
По ступенькам кафе на улицу поспешно поднялась Пушок, жмурясь на свет. На обеих руках она несла перед собой прикрытый салфетками фарфоровые порционные тарелочки с тунцом. Морзик выскочил следом, пятясь задом, отбиваясь ладонями от официанта и охранника.
— Да привезу я вашу посуду! — кричал он. — Я же задаток оставил! Пятихатку вам выложил, ексель-моксель! Ваши лоханки стольника не стоят!
Рослый, тяжелый, по-боксерски увертливый, он смирял наступательный пыл противников мягкими, но ощутимыми толчками в грудь. Щелкнув дверцами, Дональд и Старый одновременно выглянули из машин. Более опытный охранник тотчас сориентировался, остановился, придержал официанта за рукав модной белой курточки. Пушок поспешно юркнула на заднее сиденье машины Дональда и Андрюха принял у нее аппетитно пахнущие тарелочки. Морзик влез следом, ворча: